Записано
2021
Опубликовано
23 апреля 2021
Город
Кронштадт
Язык интервью
Русский
Собиратели
Королева Ольга Андреевна, Королев Кирилл Михайлович
@Инф.: Шлендова Майя Александровна, ж., 1939 г. р., Кронштадт. Соб.: Королева Ольга Андреевна, Королев Кирилл Михайлович. Дата записи: 24.03.2021. Язык: русский. Аудиофайл: i16.
Интервью публикуется в авторской редакции с минимальной стилистической правкой.
Меня зовут Шлендова Майя Александровна, историк-краевед, заведующая школьным музеем на острове Котлин в Кронштадте.
Я уроженка города Жданова, Украина. Война началась, когда мы были в Мариуполе. Город назывался тогда Мариуполь – потом Жданов стал. Были эвакуированы в Сталинград, где оказались в ситуации невыездных. Нас эвакуировали в специальном поезде. Папа был в охране поезда, мы ехали семьями в отдельном вагончике; когда приехали в Сталинград, поезд загнали куда-то в тупик, а нам сказали ждать. Ожидание продлилось почти год. Нас бомбили, мы прятались в подвалах. Мы голодали. Люди спасали друг друга. Выжили просто чудом. Только в июне, за месяц до начала наступательной операции, нас специальным коридором каким-то вывезли – впереди шел военный поезд, потом санитарный, потом наш. Дальше – трудная дорога в Сибирь, последняя остановка – Барнаул.
Когда война закончилась, домой хотелось, но дома не было. Мы искали родственников. Те нашлись в Белоруссии, – единственная сестра отца, сообщила, что жива и что у нее есть место. Мы поехали в Белоруссию. Эта страна нас приняла, дала работу отцу. Я там закончила школу и поехала учиться в Москву. В 1957 году поступила в финансово-экономический институт и в театральное училище одновременно. Как раз состоялся фестиваль международный, и на том фестивале мы организовали от театрального училища группу, с которой выезжали в села. Там я познакомилась с молодым человеком, фотографом, и выяснилось, что он живет в Кронштадте. Через несколько лет мы поженились. С 1961 года, ровно 60 лет назад, я начала знакомиться с этим удивительным морским городом.
Да, я родилась в морском городе, но он такой небольшой и там тепло. А здесь холодно, сурово, и до сих пор Кронштадт сохраняет свой морской характер. Вообще по этим улицам, по этим дорогам ходили еще предки наши. Шлендовы ведь – когда-то очень известная в Тверской области фамилия мастеровых. Когда Петр I набирал мастеров, когда начали строить эти фортеции, людей везли откуда? Из губерний. Почему у нас губернские дома здесь? Потому что народ завозили, а губернаторов наказывали, если они не предоставляли рабочую силу и денежки на строительство. Насколько я помню, всего было 72 дома, уцелело 17 или 15. Словом, предки наши с того времени тут обосновались, а прадед, дед и отец моего мужа – все занимались строительством. Мой муж пережил здесь блокаду четырехлетним ребенком, а его отец служил на фортах. Видите, как все взаимосвязано.
Когда приехала сюда, мне была одна дорога – в школу. Отец мужа служил на фортах, после войны продолжал служить на «Рифе» и на «Тотлебене», и он водил меня по таким местам, которые никогда и нигде не показывают, ведь это были военные, закрытые объекты. Отец мужа, Дмитрий Иванович Шлендов. Показал то место, где был парк регулярный, куда князей приглашали, фактически заставляли приезжать. Показал дачу Верещагина, потом велел встать возле дома офицеров и говорит: «Это Итальянский дворец. За спиной у тебя Итальянский пруд, а вон волнорезы – это гавань, Итальянская гавань. Торговая, купеческая гавань. А дальше строение видишь? Это Кроншлот, с которого город начинался. Его никто и никогда экскурсантам не показывает».
Так, постепенно, я влюбилась в этот город. Я видела, что в него вложено столько судеб, столько человеческих жизней.
[Каким Кронштадт был в 1960-х?]
Это было просто потрясающе. Во-первых, поднимались по гудку завода, ровно в 07:30. Во-вторых, звучали гудки с пристани, из гавани, где стояли корабли. В-третьих, пушка стреляла в 12 часов. Но самое главное то, что я шла на работу в школу, а рядом шагали стройными рядами матросики. В порт прибывали корабли, разгружались, и в здешних магазинчиках я видела то, чего никогда не видела в Твери, где жила когда-то. Бананы именно тут я распробовала, авокадо, другие фрукты. Здесь были полные лавки. Правда, не всегда можно было их купить на те деньги, которые мы получали, но было все.
Сразу после войны стали чистить город. Я сама принимала в этом участие. Я вожатой была сначала, потом новая специальность – организатор внеклассной работы. Что нужно городу? Городу нужен транспорт. Всего-то два автобуса, №1 и №2. В пределах города. За городом не было никакого транспорта вообще. Всего две машины. Так что мы стали собирать металлолом на новый автобус. Собрали тридцать тонн металлолома. Нас потом целый день катали на этом автобусе, который назывался «Пионерский».
Я тем временем поступила во второй институт, институт Покровского, он готовил психологов-педагогов для училищ. Ездить в Ленинград приходилось на пароходе. Он ходил трижды в день – утром, в обед и вечером. Позже появились «метеоры», мы и на них стали металл собирать, уже шестьдесят тонн. Собрали и шестьдесят. Начались неприятности на [нашей] дальневосточной границе. Помните остров Даманский? [Обратились]: «Давайте помогать, ребята». Как они откликались! Это были другие детки, это были детки тех детей, которые стали уже взрослыми и из детей войны превратились в строителей. Помню, как нам помогали моряки. Помню, как отец привел первую команду и сказал: «Шествуйте над 424-й школой. Она очень нуждается.» И вот таким образом брали шефство над школами, над детскими домами, над домами малюток. Здесь было очень много детей без родителей, поэтому у нас были детские дома. Даже привозили к нам в наш город детей из области. Хорошо обеспечивали их. Выступали перед ними, я сама ходила с лекциями. Тогда я уже много собрала материала по истории Кронштадта, о Петровском периоде. На улице Восстания были учебные отряды, и там было много ребят. Иногда общество «Знание» работало. Я тоже в общество «Знание» записалась. Очень много вопросов задавали ребята. Я должна была основательно готовиться. Поэтому ездила в Питер, работала в фондах, в Историческом музее.
Наконец-то возрождаются строевые марши, праздники, торжества на Якорной площади. Хорошо бы эта историческая традиция в морском городе осталась. Чтобы Кронштадт оставался хотя бы чуть-чуть морским. Крепостью-то он быть перестал. Моя мама, когда приезжала из Белоруссии сюда, тоже восхищалась, тоже выходила к морю, стояла, почему-то плакала. Кстати говоря, может, это будет не к месту, но я думаю, что к месту, — недавно проходила акция по поводу 18 марта – [даты] присоединение Крыма к России, а мы — Севастополь и Кронштадт — всегда дружили. Это два прекрасных морских города, очень похожие друг на друга. С одним мальчиком я стала писать работу «Города-побратимы». Он выбрал пару «Севастополь – Кронштадт». Вы знаете, оказывается, как много общего с тем, что там, в Севастополе, и здесь в Кронштадте. Лазаревский переулок у нас есть, Ушаков у нас стоит на площади, и целая плеяда — 25 адмиралов — у нас в парке Западного военного округа стоит. Макаровская улица у нас есть, и знаменитый Макаров у нас стоит на Якорной площади. Мы гордимся тем, что Севастополь вновь вернулся к нам и Крым стал опять нашим общим домом.
Поэтому, если бы эти традиции снова возродились, если бы вернулись в учебные заведения военные, которых было много… Их было так много, они маршировали утром, вечером, в обед. Сейчас иногда идешь [и видишь], ну как нечто такое необычное… А ведь это обычное – идут матросы рядами, они красиво всегда ходят. А сейчас смотришь — идут сутулые ребятишки из школы с этими рюкзаками сзади. Мне кажется, что надо все-таки традиции морские здесь возрождать. И снова восстанавливать. Пусть это будут парады, да, парады. Мешают некоторым наши громкие звуки. Кому там они мешают? Не знаю, наверное, тем, кто нашей силе завидуют. Но нам, по крайней мере, не мешают. А мы, старые люди, которые пережили войну, гордимся тем, что у нас есть здесь флот, стоят наши кораблики и ходят они, опять же, в дальние плавания. Все путешествия дальние, которые организовывались Россией – все были организованы с выходом кораблей именно отсюда. И это очень здорово.
[Тяжело было вживаться в местное общество?]
Знаете, я не ощущала никакого отчуждения, никакой злобы, хотя с кем только ни общалась – это и замечательные творческие люди, наши учителя, и рабочие Морского завода, и военные… В школе мы постоянно выходили на субботники и работали бок об бок с моряками. Всякое случалось… Вот, как-то собирали металлолом и обнаружили мину. Дети, не знали, что это такое, рогатая мина морская, прикатили ее на школьный двор и меня зову. Я скорее звонить [военным]. Они примчались бегом, всех на дыбы подняли. Но она, конечно, была учебная и ее просто прибило. К нашему берегу прибивало мины, такие случаи были.
Какое бы несчастье ни случалось, всегда помогали. Скажем, дом загорелся. Дома-то стояли близко [друг к другу], и пожар для Кронштадта был страшным бедствием. Мимо любой беды кронштадтцы не проходили. Деткам помогали, если те оставались одни и если люди слышали детский плач. Сейчас этого нет. [Это был] все-таки закрытый город, военный город и он подчинялся какому-то определенному, особому морскому порядку. Какому-то военному порядку.
Потом вдруг начались перемены, неожиданные, в конце 1980-х, в 1990-х. Вдруг не стало ничего. Военные городки опустели; смотришь – вон гараж, вон оставленное имущество, какие-то бочки, ящики, уголь. Никто не растаскивал, все так и лежало. Сейчас этого нет – сейчас растаскивают. А тогда не трогали, тогда только переживали, что это все брошено, что все жалко. Эти крыши, которые там все время блестят у нас дырками – наши дома в нашем Адмиралтействе. Когда же все-таки их сделают?
Когда люди спрашивают: «Где же здесь крепость?», им обычно отвечают: «Да вы уже в крепости». Но мы ни в какой не в крепости, мы в городе. А крепость вон там, где крепостные стены, укрепления и форты. Здесь у нас город. На одной конференции городской я попросила администрацию изменить названия улиц – мол, неудобно ходить по улице Карла Маркса, Карла Либкнехта, Советской, по Ленина или по Большевистской. Повесили двойные таблички со старыми названиями, потом вспомнили про Грейга, про Литке, стали возвращать имена. Этот город заслуживает того, чтобы старые имена были на домах.
[А правда ли, что существует этакое снисходительное отношение жителей исторической части к 16-му и 19-му кварталам? Что это уже, мол, не Кронштадт?]
Знаете, у 19-го квартала есть, конечно, своя аура, но и там живут кронштадтцы. Я недавно была там в гостях у женщины, которую переселили из центра, когда сносили старые дома. Она не очень-то довольна, говорит, там люди другие. Сама она кронштадтка, здесь родилась, и мама ее здесь родилась.
Вообще в 1956 году очень большая партия людей – разных специалистов и учителей – приехала сюда. Муж у меня коренной кронштадтец, из его поколения блокадного очень мало в живых осталось. Муж гордится, что он коренной, а коренные, знаете, иначе относятся к городу. Каждое разрушенное здание для них – настоящая боль. Коренные жители иначе относятся к городу. Каждое разрушенное здание, что-то где-то случилось – это уже больно для всех нас. Нет многих домов, которые были. Есть дом шестой, а где второй и четвертый? Их нет. Они были разрушены. Стоял деревянный сначала, потом сделали каменный. Каменная застройка была в основном в 19 веке, при Екатерине. Будете выезжать [из города] – увидите небольшой домик двухэтажный. Это дом губернатора. А рядышком с ним – керосиновая лавка. Мы свои лампы заправляли и печки заправляли – я туда бегала с такими вот специальными железными штуками, чтобы пополнить керосином. На этом месте школа немножко сдвинута, потому что там керосин и там ничего не растет. Когда-то давно, в 1970-е или 1980-е годы, часто приезжали телевизионщики и ко мне заглядывали. Просили: «Покажите, пожалуйста, деревянный Кронштадт.» — «Деревянного Кронштадта уже нет давно, — говорю, – могу показать только пару домов, которые связаны с совхозом – деревянные бараки заброшенные». Ездили специально фотографировать. В 1974 году был сильный пожар, и практически эта часть вся сгорела.
Вообще, думаю, большинство, 80 с небольшим процентов считают: раз приехал в Кронштадт – уже почти кронштадтец, потому что здесь особые условия жизни. Здесь постоянный ветер, постоянная сырость, но воздух чистый, морской. В хорошие летние дни вполне можно лечить какие-то заболевания легочные. Вот приехали ко мне [гости] из Сланцев. Очень хотели с берега посмотреть на море, я их специально отвела туда, где Посадская и Зосимова, где причаливали когда-то первые корабли, хотя там не стали строить порт – Петр выбрал другое место. Вышли там, где сейчас разбит парк Инчхон. Там своеобразная природа, корейцы свое привезли – свои деревья, свои кусты. Так красиво. Идут кораблики мимо, знаете, как здорово! Вот этим можно лечить, это тоже терапия.
Приезжают дети из Крыма – крымчане. Я показывала им презентации, видеофильмы о Кронштадте, рассказывала о Кронштадте, говорила о давних наших связях нашего города морского с Черным морем, со Средиземным морем.
[А когда город открылся, какие были ощущения?]
Плохое было ощущение, ужасное. Наплыв людей – остров столько не может принять. Наши лавки не так действовали, не так работали. Режим другой. Моряков стали вывозить. Корабли ушли. Да, мы почувствовали совсем другую обстановку, увидели других людей, которых, когда дамбу в 1979 году начали строить, сюда привезли. Им надо было где-то жить. Строительство началось в том месте, где было все непригодно для жилья. Так появился 19-й квартал, 16-й уже позже стали строить.
Но остров-то сам по себе болотистый. Надо было ой, как много потрудиться, чтобы сделать фундамент, чтобы стояли эти дома. Строили-то большие, девятиэтажные дома с замечательными, просторными квартирами. Я тоже туда переехала, мне дали как учителю, а до того жила в коммуналке 18 метров, на 5-м этаже, с отоплением дровами. На пятый этаж с маленьким ребятенком с дровинами — одну-две, сколько я могла на руки взять? – поднимала на пятый этаж. Оставляла свою коляску – знала, что никто не возьмет ничего. Это было, когда у меня сын родился, в 1962 году. Потом уже, когда дочка родилась – а это 1971 год, — могли уже из коляски что-то взять. А уж в 1980-е -1990-е годы доверять неизвестно кому было опасно. А так мы все друг о друге знали.
Вы знаете, Кронштадт строился как город европейский, образца Ниццы, Лондона, город голландского типа… Улицы-то прямые и та улица, которая Широкая, сама не широкая. Говорят: «А что это вы говорите “широкая”? Она не широкая». А она широкая, потому что копали много месяцев – хотели сделать канал. И этот канал должен был идти от восточной части, пересекать остров… Можете посмотреть на плане – это петровский еще план застройки. Чтобы с юга на север был канал и с запада на восток тоже был канал. Чтобы корабли — раз и появлялись неизвестно откуда. Но не получилось, потому что земля-то оказалась неспособной удерживать большие тяжести.
В 90-е работы не было, завод стал чахнуть, и это все очень плохо сказалось на городе. Многих увезли отсюда, фактически заставили уехать. Закрылось какое-то предприятие – работать негде. Дома с 19 века даже ремонту не подлежали, особенно на Красной. Вот и выселяли: кто-то в Ломоносовском районе оказался, кто-то в Купчино, не по своей воле. Потом стали дамбу строить, временно прекратили, потом снова возобновили.
Дамба – это очень хорошо для Кронштадта, хотя многие говорят, что лучше бы дамбы не было, потому что народа стало слишком много. В последнее время сюда столько приезжают, машины ставить негде. Наше «бутылочное горлышко», Кронштадтские ворота, не справляется с потоком. Деньги сюда нужны. Но эти проблемы пока еще не решаются. Сложнее стало с работой, с учебой детей, которые должны выезжать. У нас же был и свой институт, у нас было свое училище, свой судостроительный техникум, было вечернее и заочное [обучение]. Северо-Западный политехнический институт — он был по многим специальностям. Потом Горный открыли – потом его закрыли. Что это? Открыл — закрыл, открыл-закрыл, плохо.
Маленький остров, да он такой плодовитый, здесь столько много энергии. Я не знаю, откуда эта энергия берется – и писатели, и поэты здесь есть. Сама я писать стала здесь. Я и раньше писала, но здесь я пишу о городе – это какое-то вдохновение, есть такие места, где встанешь — и сразу рождается стихотворение. Вот замечательная картина Айвазовского висит у нас. Он тоже рисовал Кронштадт. Не просто так это вдохновение – это необычный город, который рождает умных и талантливых, взращивает таких людей.
[Вы работаете в школе и наверняка знаете, как молодежь сегодняшняя воспринимает Кронштадт? Они хотят отсюда уехать или видят для себя здесь какие-то перспективы?]
Я испытала на себе это. У меня сын уехал учиться в Санкт-Петербург, внучка, которая жила здесь и которая могла здесь пригодиться, тоже уехала в Санкт-Петербург и там осталась. Здесь нет работы. Мои дети говорят: вот было бы это и то, ни за что бы не уехал. Нужны работа и нормальные условия, медицинское обслуживание. Для того, чтобы здесь люди жили, нужны условия для нормальной жизни. Молодежь думает, что в Петербурге лучше. Но многие из них, когда поживут и намаются, возвращаются сюда.
[Несколько раз приходилось слышать, что Кронштадт – это город для людей среднего возраста и пожилых. Но из ваших слов следует, что, если ситуация немного изменится, он будет и городом для молодых.]
Конечно. Только давайте все вместе делать, людей слушать, которые здесь давно живут. Взять хотя бы наши соборы, Морской и Владимирский. Больше не нужно соборов, а хотят еще Андреевский восстанавливать. Зачем? Гостиниц нет. До поры до времени туалетов не было. Построили бы дома отдыха, пару санаториев прямо на берегу, с выходом к морю, со всеми процедурами, которые можно делать на воде. Если сделают дополнительный въезд в город, остров перестанет разделяться на западную и восточную половины.
Сколько ширина нашего острова, знаете? Улица Ленина – это ширина острова. Километр с небольшим. А длина острова – 12 километров, но если брать намыв естественный, то получится уже 15 километров… Песок постоянно намывается потихонечку намывается. У нас есть уникальное место, где на восточной части строятся новые дома. Там «Амазонка» построена. Там невская вода достигает острова и промывает наши фарватеры – южный и северный. У нас, кстати, всегда было очень много озерной рыбы, Нева выбрасывала. Угорь, например. [В той части острова] загиб и там скапливается большое количество воды. И ворота есть, которые так и называются – водяные. Это там, где поликлиника. Улица Комсомола. Там еще строение хозяйственное, еще крепостная стена. И там есть выход, железные ворота остались как в 19 веке: они действовали, открывались, закрывались – люди приходили за водой, с подводами приезжали, с бочками. Сейчас можно это себе позволить? Вода настолько опасна…
Недалеко госпиталь, который пользовался той же водой, и там наш знаменитый пляжик, где можно было покупаться. Пляж чистейший – и водичка… почему? Потому что вот этот заслон [существует], а там завод, и выбросы были большие. Сейчас завод не работает. Мои дети [школьники] полезли туда. Прибежали вот с такими глазами: «Майя Александровна, надо спасать завод. Там охранник, который нас не пускает. Нам страшно, давайте пойдем к мэру, скажем, что у нас такое безобразие». Думаю, мы будем об этом говорить. Мы знаем уже несколько болевых точек.
[Чего вам хочется для города?]
Я хочу, чтобы он сохранил свою морскую прелесть, чтобы он сохранил традиции морские, чтобы продолжали здесь встречаться военные люди. Чтобы были здесь специальные учреждения, чтобы сохранялись замечательные здания, которые давали людей науки с мировым именем. Хочу, чтобы восстановили объекты, которые сейчас рушатся, хочу, чтобы восстановилось имя Кронштадта как морской крепости. Пусть через экскурсии, через культурно-массовые какие-то мероприятия, но главное, чтобы это было. И чтобы звучал голос нашей пушки. И чтобы мы услышали голос нашего замечательного Морского завода.
Хочется, чтобы старые улицы, которые имеют право называться своим именем, звались по-прежнему: Центральная улиц, не обязательно Николаевский проспект, вместо Восстания – Северный бульвар, как раньше. Карл Маркс, Карл Либкнехт – какое отношение они имеют к нашему городу?
Хочется, конечно, чтобы Кронштадт оставался центром православной и других конфессий, потому что это место Богом дано – оно благодатное. Наш город – один из лучших на земле, его надо беречь и традиции сохранять во что бы то ни стало.