Галина Дарь

 
Записано
2021
 
Опубликовано
05 апреля 
 
Город
Кронштадт 
 
Язык интервью
Русский
 
Собиратели
Королева Ольга Андреевна, Королев Кирилл Михайлович
 
 

@Инф.: Дарь Галина Щаровна, ж., 1971 г. р., Кронштадт. Соб.: Королева Ольга Андреевна, Королев Кирилл Михайлович. Дата записи: 16.03.2021. Язык: русский. Аудиофайл: i03.

Интервью публикуется в авторской редакции с минимальной стилистической правкой.

 

Меня зовут Галина, отчество – Шаровна, очень необычное, фамилия Дарь. Тоже необычная, она тибетская. Поэтому не могу себя ассоциировать пока с коренными жителями, но все-таки считаю, что Кронштадт – это мой город. Очень интересное было у нас с мужем сюда путешествие, мы жили в Санкт-Петербурге, я вообще житель Санкт-Петербурга, родилась в Ленинграде. Мама у меня коренная ленинградка, отец у меня восточный товарищ, азиатский, это видно по моему облику, но жили, конечно, на Фонтанке, это Сенная площадь, это самый, скажем так, исторический центр.

Раньше жили на Большой Подьяческой, это центр Достоевского, все было естественно, в детстве нами обследовано. Мы знали каждый подвал, когда они были открыты, каждый чердак. Ходили на квартиру, где старуха-процентщица жила, на Средней Подьяческой. Мы все время путешествовали между Монголией и Россией, потому что в Монголии отец работал и жил. И все время возвращались и понимали, что все-таки Россия больше моя страна. И когда было решение, где учится и где жить, я приняла решение жить в России. Ну, естественно, выбор города был очевиден. Это был Ленинград. Но до тех пор, пока у нас не родился ребенок.

В те времена, это были 1990-е годы, и, понятное дело, экономически – это одно, а с другой стороны, жить на Фонтанке было очень тяжело, потому что в то время пустили окружной грузовой транспорт по Фонтанке, и все большегрузы «топили» по Фонтанке. Дышать было нечем, гулять было негде, потому что было жутко. Ребенок болел без конца, был серый, бледный; в общем, муж принял решение, что надо все-таки искать какой-то пригород, недалекий от Санкт-Петербурга, где можно и здоровье поправить, и в то же время не такая была бы удаленность от любимого города. Чтобы всегда можно было приехать, здесь остались близкие, родные [люди]. Поэтому, когда искали, почему-то выбор его пал на Кронштадт. Рассматривался и Пушкин, и все [остальное]. Не знаю, что мужа привлекло, ну я за мужем, естественно, и поехала.

Не сказала бы, что я сразу здесь как-то освоилась и прониклась этим местом, потому что кронштадтцы коренные — достаточно особые люди, и, может, если вы все-таки, побеседуете с истинным кронштадтцем, вы это поймете. Есть в них какой-то момент отторжения, особенно у людей, которые…Мы когда приехали, два года как открыли Кронштадт. Он был закрытым, и паспортный режим [действовал]. Поэтому ассимилировалась я здесь в течение нескольких лет и начала ассимилироваться именно со своего пристрастия. Люблю петь, люблю вокал. Я музыкальный очень человек, поэтому стала искать, где можно [себя приложить]. Нашла академический женский хор в кронштадтском дворце культуры, и с этого началось мое знакомство и с жителями Кронштадта. Потому что там были и коренные жители, и бывшие работники Морского завода. Таким образом я потихонечку начала знакомится с людьми, заводить какие-то связи, знакомства.

[Итак, Фонтанка, центр… Вы переезжаете сюда. Каковы первые впечатления?]

Первое впечатление: до чего это уютный, тихий город. Второе впечатление – когда ребенок пришел с прогулки с таким румянцем, веселый, прямо как с картинки. Это были даже слезы на глазах. Потому что экология Фонтанки… Дети в Петербурге больные очень. И после того, когда мы сюда приехали, действительно болеть он практически перестал совсем. Это настолько было явно, что вот она и разница. Что для матери молодой важно? Это раз. Тихий город, второе. Преступность до сих пор держится на нулевом уровне. То есть я отпускала ребенка уже с четырехлетнего возраста одного во двор и не боялась, что что-то с ним случится.

[Это забавно, потому что, с одной стороны, многие из тех, с кем мы уже поговорили, в общем-то, о том же самом говорят, что Кронштадт – это такое тихое, спокойное, с точки зрения криминала место. Но было несколько человек, которые, как раз говорили, что в 1990-е годы тут всякое происходило.]

Ну, тряхануло, думаю, всех, не только Кронштадт…Просто Кронштадт, так как мы — часть России, все-таки захватило, но в меньшей степени. Конечно, было тут всякое… Я наслышана о всяком… Но все-таки это было не в таком пышном цвете, как в крупных городах, потому что здесь маленькое место.

С творчеством в основном и связана будущая моя деятельность профессиональная и вторая профессиональная деятельность – я являюсь певчей нашего собора Владимирского. Пять лет была певчей Морского собора. Мы его открывали с нашим хором, освящали, все патриархи были наши, которые сюда приезжали. Так что стаж пения в церковном хоре у меня более двадцати пяти лет. Сейчас я во Владимирском соборе пою.

Поэтому, когда уже возник вопрос о том, чтобы найти работу, потому что ребенок вырос, пошел в школу, я стала искать работу такую, чтобы можно было оставаться еще дома какое-то время, иметь свободный график. Ну, и знакомая, как раз из хора академического, из хора, который был у нас во Владимирском, она посоветовала обратиться в центр социального обслуживания населения: мол, там есть вакансии социального работника, как раз, то, наверное, что нужно, чтобы и домой прибегать… Заключалась работа в том, чтобы посещать людей на дому, обслуживать, помогать им по хозяйству, приносить продукты, в поликлинику сходить, врача вызвать. То есть быть второй дочерью и так далее. В этом статусе я проработала около семи лет и, когда поняла, что здесь я уже все, себя полностью [исчерпала], то ушла. На самом деле тяжелая работа. Люди в основном одинокие, брошенные, поэтому, конечно, выгорание профессиональное есть, и психологически уже стало очень тяжело.

Тогда как раз была возможность перейти сюда, на другую деятельность. Была вакансия культурного организатора, так что все поняли, что я человек творческий, поющий, решили меня попробовать. Ну и с этого пошло, покатилось, покатилось… Уже с 2012 года, это девять лет, я возглавляю отделение досуга граждан пожилого возраста. Организуем досуг людей, которые вышли на пенсию и хотели бы что-то еще получить. Кроме того, что мы здесь общаемся, естественно, они находят новых друзей, новые увлечения, и хотели бы, может, реализовать свои какие-то давние мечты. Допустим, научиться рисовать. Те картины, которые вы видели, даже маслом, это люди, которые начинали с нуля вообще. То есть они доросли уже до масла. Я очень горжусь этим. Вот так девять лет я здесь.

[А в этой связи, не могу не спросить. Вы постоянно их видите, этот контингент, а среди них наблюдается такое различие, между коренными кронштадтцами и теми, которые приехали. Не важно, насколько давно приехали.]

Да, есть различия, есть различия. Особенно когда они люди собираются  в какие-то группы. У нас все занятия групповые. Те же компьютерные курсы, или занятия в хоре, там двадцать человек. Кронштадтцы держатся более, скажем так, кучно, более сближенно, и они незнакомых людей не очень хорошо пускают к себе. Это до сих пор прослеживается, хотя, сколько лет уже Кронштадт — город открытый, ведь в принципе состав населения обновился. Но все-таки есть особенность островная, во-первых, да, островного района Санкт-Петербурга, и закрытости города. Все равно процентов 80 людей здесь коренные кронштадтцы. И они всегда жили, вот такой, скажем, общиной большой. Говорят, что большая деревня наш Кронштадт. Поэтому здесь есть это [ощущение], и люди, которые приезжие, они тоже очень трудно ассимилируются в общий коллектив, тоже образуют сначала свою какую-то группу, то есть группу приезжих.

[То есть такая диаспора получается?]

Видно, да, что они общаются. Всегда же женщины, когда позанимаются вместе, выходят, и идет потом разбор полетов, во дворе, допустим. И вот, кронштадтские отдельно, а люди, которые приезжие, они уже раз — и друг с другом как-то сошлись. Знаете, моя первая подруга, с которой я знакомилась, она тоже не кронштадтка, она из Петербурга. И мы с ней сначала подружились, поэтому я на примере своем поняла, что так происходит у процентов 90 тоже.

[А вот с вашей точки зрения, что нужно сделать, чтобы стать своим? И возможно ли это вообще?]

Чтобы стать своим? Ну, наверное, надо быть открытым человеком в первую очередь и честным. Доброта, естественно. Тут без нее никуда не пойдешь. И все-таки открытость и честность. В своей работе я заметила, что кронштадтцы меня, не могу не похвастаться, они меня любят, потому что, когда какие-то занятия, которые я провожу, провожу не я, они очень сильно расстраиваются, долго огорчаются и говорят: «Ждем вас. И никого другого нам не надо».

[То есть это реакция именно кронштадтцев или просто общая реакция?]

 Нет, это реакция общая, да. Но с кронштадтцами я все-таки [близка]…и кронштадтцы сейчас, когда они слышат меня — вот, Дарь Галина, — они уже знают меня. «Это наша». Все. Меня приняли в эту стаю.

[Забавно, потому что ведь мы из истории знаем, что население острова в 1920-х-1930-х годах радикальным образом поменялось. Отсюда вывозили, сюда завозили. И эти люди все равно усвоили, так или иначе, тот островной менталитет. То есть семейные, псевдосемейные отношения, они понятны, живут бок о бок, все хорошо, а вот островной менталитет, казалось бы, то есть приезжие, но все равно, место провоцирует на определенный образ жизни и определенные взгляды на жизнь.]

Да, да, да, к сожалению. Ну, это еще Гумилев говорил, что место определяет сознание человека. Даже географически.

[Вы про Льва?]

Да, у него же своя теория есть пассионарности. Она основана как раз на географической привязке.

[По поводу места. Я понимаю, что, учитывая место, где мы сейчас находимся и вашу работу, этот вопрос может показаться в какой-то степени, провокационным, но, поймите правильно, никакой провокации здесь нет. Кронштадт – это Петербург с вашей точки зрения или Кронштадт – это Кронштадт?]

Я считаю, что Кронштадт – это Петербург. Мало того, я очень чувствительна к архитектуре и к ансамблю архитектурному. В любом городе, где бы я ни путешествовала, ни оставалась, для меня это очень важно. И по архитектуре в старом городе это малый Петербург, даже Гостиный двор, малый Гостиный двор, большой Гостиный. Если взять наш этот пятачок небольшой, до Финского залива практически, если мы туда пойдем вглубь по проспекту Ленина – это вообще будет чистый малый Петербург. То есть по зданиям настолько он мне напоминает мой город, в котором я родилась, что, прогулявшись здесь, когда мы приехали, в принципе, я уже приняла решение. Да, мы здесь будем жить. Как будто я и не уезжала. Потому что все компактно, рядом, и я говорила не раз, всем говорю, что проживание в Кронштадте очень комфортное. Здесь на маленькой территории все рядом и есть все. Клиники, детские сады, то, что нужно, чтобы жить обычной жизнью человеку и было удобно. Все в шаговой доступности, абсолютно. Поэтому, конечно, это подкупает людей семейных, которые ищут комфорт, чтобы была тихая гавань, чтобы дети твои выросли нормально. Молодежь, да, молодежь стремится отсюда уехать. «Ну, что это за болото. Деревня». То есть им надо становиться, им надо проявляться, показываться. Естественно, они все пытаются уехать. Мой сын то же самое ворчал: «Что мы в этот Кронштадт приехали?» Он уже вырос, служил. Говорил, куда не устройся работать, вечно два часа добираться. Но сейчас «Беговую» открыли – уже замолчал. Быстрее стало.

[Я немножко переформулирую вопрос. Это город или это район мегаполиса?]

Это город и район Санкт-Петербурга. Потому что название «Кронштадт» заложено в само название района, тут ничего не поделаешь.

[Это ваша точка зрения, как такое называется, принимается и так далее. А как вам кажется, для тех, с кем вы общаетесь, они так же считают?]

Скорее всего, они считают, что это все-таки город – Кронштадт. Все-таки город.

[Опять же, в силу островного положения, обособленности?]

Да, да.

[Мы когда ехали к вам, как раз обсуждали, что Кронштадт все равно остается наособицу, несмотря на дамбу, несмотря на все остальное, что он где-то там, в отличие от того же Сестрорецка, который, может быть, в истории не менее известен и не менее знаменит, но сейчас это уже практически полноценный район Петербурга, и никто его отдельно не воспринимает. А Кронштадт – он всегда где-то там.]

Мало того, здесь еще люди, которые живут, если заметили, когда проезжали мимо, в таких современных зданиях… Это называется 19-ый и 16-ый квартал, и люди, которые живут в исторической части города, они тоже отличаются от жителей этих районов. Они отличаются.

 [А чем?]

Знаете, вы говорили, что состав Кронштадта менялся в 1920-х годах, так он еще поменялся второй раз, была еще волна, насколько я поняла. Поменялось, когда строили дамбу. Потому что был клич, естественно, типа стройки века, БАМа. Сюда приехали, естественно, на заработки люди, которые зарабатывают на таких стройках. И многие из них здесь остались, да, остались. Для них были выстроены эти дома высотные, и там они остались. Это были в основном приезжие люди – не считайте меня ксенофобом — с Украины, из Белоруссии. Кстати, меня все время, с тех пор как  я приехала, интересовало, почему 19-й квАртал? КвАртал – и все. Ну, не знаю, это сленг кронштадтский. Ведь во всех словарях «квартАл», а человек, который лингвист, историк, мне сказал: «Галина, вы не понимаете. Везде «КвартАл» правильно, а здесь «КвАртал» и с большой буквы». Имя собственное. Понятно стало.  Поэтому, когда говорят «КвАртал», имеют в виду не 16-й, который ближе сюда, к КронВоротам, а 19-ый, вот это «КвАртал». 16-й вообще считается полугородом. Даже внутри города есть разные ментальные, географические противостояния.

[А 16-й квартал тоже с большой буквы?]

16-й квартАл — нет, даже просто говорят: 16-й. А вот когда говорят «КвАртал» – это значит четко 19-ый квартал. И это тоже сформировало определенный кронштадтский облик.

[А вы живете в исторической части?]

Да, я живу в исторической части, мало того, я живу у Морского собора. Я прямо в окно его вижу… Поэтому, опять же, когда мы выбирали квартиру, то вошли, я увидела этот купол и сказала — все. Он прямо рядышком.

[А в исторической части, как вам кажется, такого разделения на районы уже нет?]

Нет, уже нет.

[Нам неоднократно приводили в пример пресловутую «Гору», уверяя, что это отдельная история]

Да, есть такой момент. Во-первых, само понятие «Гора»… Где здесь гора, в Кронштадте – гора? Оказывается, это самое высокое место, которое ни разу не подтоплялось, потому и «Гора». Наверное, на Горе так называемой больше современных зданий, но они все-таки не выходят за тот уровень высотный, который задает наша доминанта — Морской собор.

Интересная история у моего дома. Он по замыслу должен быть девятиэтажным. Я когда приехала, думала, почему очень много на лестнице места. Как-то по-«драконовски» много. Можно было за счет этого квартиры сделать больше. Мне сказали, что дом должен быть девятиэтажным, военные его проектировали. Но все-таки москвичи – москвичи! – отстояли [историческую высотность]. Как рядом с Морским собором может быть дом, который будет портить весь архитектурный ансамбль, забираться выше доминанты? А так как все сметы уже были подписаны, фундамент заложен, то, естественно, место под девятиэтажный дом отвели. И  что должно было быть? Лифты. Но лифты уже не стали строить. Потому что в те времена до пятого этажа считалось, что лифт не нужен, и в итоге  эти лифтовые шахты поменяли на лоджии, на такие огромные лестницы. В этом плане — да, «Гора», потому что там уже меньше зданий, которые относятся к старому Петербургу, к старому Кронштадту.

[А какого-то противостояния не наблюдается между центром- центром и «Горой»? То есть из серии: эти с «Горы»?]

Заметно, что криминальные истории, бытовые, ограбления какие-то уличные, хулиганские, больше в 19-ом квартале случаются. Не знаю почему, но многие говорят, что желали именно по этой причине поменяться на центр Кронштадта, потому что такие нападения почему-то больше там происходят.

[Это, наверное, как со всяким мигрантским, без оценки, сообществом. То есть, как только группа переселяется на новое место, там все равно, пока она обживается, уровень криминалитета достаточно высокий.]

 Ну да, может быть. Не знаю. Хотя хулиганят и приезжие, и местные. Так что всякое бывает.

[Раз мы уже заговорили о знаковых местах, о «квартАлах» и «квАрталах», не могу не спросить еще об одном злачном месте. Как насчет «Шанхая»?]

«Шанхая»? Ну, «Шанхай» — это… Я не знаю, почему он злачный, я видела там дворцы просто.

[То есть вот эти сараи – дворцы?]

Это дворцы. То есть это двухэтажные сооружения с саунами какими-то, красным деревом обитые сараи, изнутри причем. Понятное дело, в основном там мужчины обустраивают себе гнездо, но у мужчин доход разный всегда, поэтому есть, конечно, лачуги, где только лодочка помещается. Мало того, это еще и второй огород. Люди  навозили землю, парнички ставят, и выращивают зеленушку всякую, и шашлычки устраивают. Конечно, это место отдыха, прежде всего, место отдыха людей. Когда говорят: мы отдыхали на «Шанхае», все завистливо вздыхают — как вам повезло.

[Шанхай или «Шанец»?]

Лучше, конечно, «Шанхай». «Шанхай» лучше, но в плане того, чтобы искупаться, наверное, «Шанец» получше. Хотя те, кто имеет лодку, они выезжают туда, в залив, и просто с лодки ныряют, купаются, там все-таки вода поглубже. На «Шанце» идешь, идешь – по колено, триста метров.

[До «Шанца» мы еще дойдем, а вот что касается «Шанхая» — ваш супруг не пытался там обосноваться?]

Пытался, но, к сожалению, когда ребенку было восемь лет, он умер, поэтому я живу без супруга. Но он – да, уже осматривался там, вроде даже как-то где-то и нашел. По тем временам было дешево. Сейчас там вообще цены какие-то сумасшедшие. Продают, если что-то продают на «Шанхае», то только вывешивается объявление, сразу все скупается. Уже воткнуться невозможно.

 [То есть это такое элитное место?]

Да, я сказала бы, что даже элитное, потому что дорожает, дорожает. Во-первых, сейчас увлечение рыбалкой повсеместное, не только питерские, многие сюда приезжают. Потом, это  еще одно место, где можно хранить нормально какой-то хлам из дома, не только лодки, снасти. Поэтому у многих там, действительно, настоящие сауны, бани. Рядом залив, нормально – охладился. Так что это считается все-таки элитным местом.

 [А вы не задавались для себя вопросом, почему оно считается преимущественно мужским? Изначально там были сугубо какие-то мужские занятия?]

Ну, конечно, рыбалка. Рыбалка, да. В основном-то Шанхай создавался как городок, где были сооружены сараи для хранения лодок и снастей.

 [Вообще женщины туда допускаются?]

Конечно. Сейчас рыбачек столько кругом

 [То есть косо уже никто не смотрит?]

Нет, сейчас женщина с удочкой уже практически никого не удивляет, тем более в Кронштадте. Это увлечение повсеместное. И потом, мужчины, конечно, проводят там больше времени, но когда им хочется на выходные что-то такое совершить, на праздники, на майские — что делать? Всей семьей выезжают с детьми — сюда рядышком. Близко, пришел и ты дома уже. Не как в Питере, где, чтобы где-то пикник организовать, надо собрать кучу всего, поехать, найти место и так далее. А здесь, конечно, в этом плане еще один предмет для зависти моих петербургских родственников и друзей: «Как же хорошо у вас летом здесь отдыхается. Вышел и через сто метров ты уже на пикнике». Собрался, посидел, вечером ты уже дома.

[А нам рассказывали, что в принципе зона для пикника, это вот та половина острова, которая за КАДом. То есть это зона огородов, зона пикника, зона отдыха вообще, как таковая. И что в основном горожане ездят именно туда.]

Ну да. Но я живу как раз в том месте, где северный берег, за казармами… Это северный берег так называемый. Так называемая «Собачка». Слышали, может быть. «Собачка» называется. Это Восстания, 5, где общежитие многострадальное, и там идут такие арки, где проход к северным батареям. Там как раз такое поле хорошее с травкой, подход к воде, коса очень живописная, красивая. Вид на дамбу нашу шикарный, на стелу огромную «Газпрома» — шикарный вид. Считается, что там как раз место для всех пикников, и в любые праздники там дым коромыслом, шашлыками несет, все туда с сумками идут, тем более что  тем, кто живет, как раз на этом пятачке, можно и выпить, и за руль не надо садиться, раз – и ты дома.

Почему «Собачка»? Там раньше собачники наши кронштадтские организовали поле для выгула собак. Оно было огороженное, и общество любителей долго очень там выгуливало собак своих, особенно крупных пород, опасных, чтобы на людей не нападали. Потом «Собачка» сузилась буквально до небольшого пятачка, находится прямо у стены, если вы пройдете туда, в арочку, справа будет небольшая полянка огороженная. Там специальные есть тренажеры для собак, вот эти все пандусы или как они там называются. Бегают, занимаются с собаками. А «Собачка» так и осталась у кронштадтцев на языке. И когда говоришь «Собачка» все понимают, куда надо ехать отдыхать.

[Я правильно понимаю, что это конец Тулонской аллеи?]

Нет, это улица Восстания. Она же у нас большая, эта улица Восстания. Начинается она от комендатуры и заканчивается Кронштадтскими воротами на Зосимова. Как раз недалеко от комендатуры. Вот комендатура, угол Мануильского, и, скажем так, до подводной лодки. Вот этот кусок считается как раз местом отдыха кронштадтцев.

[Это кусок, куда мы выходили на берег через ворота?]

Да, через ворота. И вот этот кусок, который справа, он очень живописный, зелененький. Там как раз полянка, и все располагаются. Но, к сожалению, экологически не всегда чисто. Кстати, наше учреждение помогает – у нас Елена Владимировна, заместитель директора, очень активный человек. Она организует волонтеров, и мы ежегодно весной с нашими сотрудниками, с волонтерами выходим, эту «Собачку» убирать. С мешками огромными чистить.

[А горожане участвуют?]

Горожан мы, естественно, привлекаем, даем клич. Откликаются многие, с детьми приходят. Не все, конечно, но больше хотим, чтобы дети приходили, потому что, если ребенок уберет и потом папе скажет: «Папа, я здесь убирался. Ты что бросил?» или мама бросила, то, сами понимаете, [родители проникнутся]… Поэтому хотим больше детей привлекать. То есть мы убираем каждую весну, чтобы перед тем, как трава начнет расти, чтобы там было чистенько.

[Давайте про вторую половину острова. Для жителя Кронштадта то, что за КАДом – это совсем другой мир или это продолжение города и пресловутый 20-й квартал, то бишь кладбище?]

Я думаю все-таки, что это другой мир. Это другой мир, здесь по-другому дышится. Даже выходишь когда в 19-м, открывается дверь автобуса, тебе ехать дальше, но уже этот глоток кронштадтского воздуха, и сразу понимаешь, что у тебя полная грудь воздуха, понимаешь, что ты дома. Поэтому дом всегда – это дом, а за границами дома уже другой мир. Поэтому, скорее всего, Кронштадт – это дом, он для меня дом. Уютная такая крепость, как медвежий угол, чтобы завалиться сюда.

 [То есть город заканчивается у КАДа или даже раньше?]

Я думаю, что смотря где человек живет. Может, для жителей 19-го квартала он у КАДа и заканчивается.  Но для меня как для жителя старого города он заканчивается Кронштадтскими воротами. Потому что дальше уже не город… Я тоже с этим столкнулась, долго понять не могла, когда в 19-том у знакомых была, они меня спрашивали: «Ты сейчас в город поедешь?». У меня долго не складывалось, думала, что меня про Петербург спрашивают. «Нет, я в Кронштадте остаюсь». «Да нет, ты не поняла». Город – значит старый город. А здесь-то почему не город? «Нет, здесь загород». То есть 16-й, 19-й кварталы ассоциируются с  загородом. Есть жилые комплексы, развита инфраструктура, но все равно это загород. Для меня Кронштадт КронВоротами заканчивается.

[На самом деле любопытно будет посмотреть, как поменяется и поменяется ли восприятие, если будет реализован план «Остова фортов» по застройке от Грейга до Зосимова с обоих сторон. Граница вообще исчезнет, по сути.]

Ну, вы, наверное, знаете, раз спрашивали, что у кронштадтцев, у жителей Кронштадта, даже таких как я, допустим, недавно ставших жителями Кронштадта, крайне негативное отношение к этому [проекту], потому что это ужасно. В самом историческом центре и сейчас летом пройти невозможно, не то чтобы что-то сделать, заставлены все дворы машинами. Хорошо, что подъезды все на замках, а так было бы еще и у подъездов стояли.

[Об этом мы еще поговорим. Давайте все-таки про ту половину острова. То есть это другой мир, но туда выезжают именно отдыхать и каким-то сельским трудом заниматься?  Что там вообще делают?]

За КАДом?

 [Да.]

За КАДом, если ту половину острова брать, юго-западную, туда в основном ездят отдыхать, гулять. Многие каждые выходные, даже сейчас, ездят гулять, потому что там сделаны хорошие дорожки.

[Туда ездят или ходят?]

Те, у кого машина, конечно, ездят, а те, у кого нет – там «Двойка» [автобус], она проходит практически к самой батарее. Мы с сыном гулять ездили, машины нет, я продала, просто садимся, очень удобно доезжаем. Там действительно организовали очень хорошую зону отдыха, цивилизованную, где убирают, где следят. Это заповедник, очень много информации интересной.

 [То есть место для прогулок – сам заказник?]

Там заказник, да. Вы были там?

 [Да, конечно.]

Там дорожки такие экологические, так называемые тропы. Удобно, всегда чистенько, сухо. Информации про птиц много, про зверей тоже. Кто бы знал!

[Но все равно, правильно я понимаю, что это не Кронштадт?]

Нет, это Кронштадт, это Кронштадт. Но это не город.

[А, такое разделение?]

Да, это загород, конечно. Вот, наверное, многие со мной согласятся – это Кронштадт как место, остров, но не город.

[Вот, кстати, у меня еще один из вопросов был. А задевает ли, когда Котлин называют Кронштадтом? Остров Кронштадт? Или это, в общем, вполне естественно?]

Нормально. Мало того, у меня в работе и то, и другое [название встречается]… Даже есть коллектив танцоров зрелого возраста, скажем так. Этот коллектив называется «Котлинка», женщины, поэтому мы любим это название, и оно у нас постоянно присутствует и в работе, и в общении.

[А когда приезжие говорят: «Мы поедем на остров Кронштадт?]

Ну и пускай. Меня, например, вообще не задевает, потому что и то, и другое имеет место быть.

[Я правильно понимаю, что для вас Кронштадт, по сути, охватывает весь остров?]

Весь остров.

[Просто он делится на город и загород?]

Да, да.

[Это оригинально, потому что вы, пожалуй, первая, кто такую точку зрения высказал. Большинство говорили, что, нет, это не Кронштадт, это, вообще не пойми что. Нет, выселки – это 19-й квартал, а там вообще жизни нет, там драконы водятся.]

Ну что вы. Когда я по этим батареям побродила, посмотрела, какие там сооружения – это же просто грандиозно. Какая мысль инженерная, просто от этого всего голова пухнет. А как же форты все, которые остров окружают? Это тоже Кронштадт, неотъемлемая его часть.

 [С фортами ситуация как-то хитрее. Это вот наше, а вот там не наше…]

Это какое-то чисто обывательское [отношение], знаете. Я обычно смотрю как-то шире, вообще на все. То есть я пошире стараюсь брать.

[Раз уж мы берем пошире, давайте поговорим о туристах. Как все ощущается в последние годы?]

Ощущается очень напряженно, особенно жителями исторического центра. Я сама рядом с Морским собором живу – ощущается очень сильно. Я бы не сказала, что как-то психологически, а именно физически;  некомфортно стало просто ходить даже по центру, потому что, как и в Петербурге, тут очень узкие улицы, во всяком случае, рядом, где кинотеатр наш, современное здание, раньше назывался «Бастион», там очень узкие тротуары. Невозможно. Скученность, народ везде… В Морском соборе когда пела, было очень некомфортно, потому что, когда идут службы, и вдруг заходит экскурсия какая-нибудь, то  момент молитвы теряется сразу, естественно. Даже, если они перешептываются, акустика там просто какая-то сумасшедшая – все сразу разлетается, и сами молящиеся, которые прихожане, они ежатся, пытаются за колонны прятаться и так далее. То есть в этом плане, конечно, Морской собор стал музеем и, наверное, таким и останется, поэтому в основном люди, если хотят помолиться, прибегают во Владимирский собор.

[Да, насчет соборов тоже поговорим. А вот туристы… Хорошо, имеются физические неудобства, которые они доставляют, но, в принципе, есть понимание того, что они городу нужны, или вам кажется, что и без них можно обойтись?]

Нет, они нужны городу, однозначно. Я понимаю это с экономической точки зрения очень сильно, потому что средний бизнес тут и так кое-как существует, а в период, когда наплыв туристов, он этим живет. А средний бизнес, понятно, важен — бюджет города никто не отменял, мы тоже от него зависим как учреждение, потому что многие мероприятия идут из местного бюджета, нам муниципалы помогают, и бюджет формируется, естественно, с того, что город заработает. Не все же уходит в федеральный бюджет, какой-то процент — экономику я изучала, и это естественно — остается в Кронштадте. Поэтому я понимаю, что это нужно.

[А было заметно, когда начались все эти противовирусные ограничения? Вырос поток приезжающих сюда, или это не бросалось в глаза?]

Нет, когда началась самоизоляция первая, город был вообще пустой. Даже было странно. В конце марта, в апреле, как только вступило первое распоряжение об ограничениях, вообще никого не было. Кронштадтцы так возрадовались: «Наш город. Наш! Никаких китайцев нет, самое главное». Первое, что было – наши-то ладно, Бог-то с ними, зато китайцев нет.

 [А летом, когда турист поехал, когда наш внутренний туризм поехал?]

Нет, все равно, китайцы – это очень большая волна на самом деле. Наши еще как-то более-менее привычны, единственное, что, конечно, раздражает – это все-таки ограничения личного транспорта, все-таки мы с этим столкнемся, рано или поздно. Как в Европе. Во многих городах — я путешествую, знаю —  просто не пускают машины, и все. Да, там развита сеть общественного транспорта, где-то канатные дороги есть, как в Венеции, но….Все, мы задыхаемся. То есть добраться к нам сюда летом в какой-то выходной – сами знаете, что это такое. Поэтому к перехватывающим стоянкам, думаю, мы все-таки придем. Никакая запасная дорога нас не спасет, не спасет. Конечно, как всегда у нас, начали с хвоста, сначала заявили такой огромный, масштабный проект, а потом подумали, а как же люди будут сюда приезжать? Поэтому в центре сейчас, особенно на выходные, у нас с транспортом беда, беда бедовая. Все занято.

[А с точки зрения человека, много лет прожившего в Кронштадте: допустим, приезжают к вам гости, которые здесь ни разу не были, что вы в первую очередь будете им показывать, тем более проживая в историческом центре? Ну, или даже безотносительно, просто как житель острова Котлин и города Кронштадт, на что вы их поведете смотреть?]

Ну, естественно, Морской собор. Естественно.

[То есть он окончательно превратился в такой символ города?]

Естественно, это доминанта, которая сюда и привлекает в основном сейчас туристов. Но не знаю, поведу ли я их в наш новый парк.

[Который Инчхон?]

Нет, в Инчхон я бы их повела. Он очень уютный, он очень интересный, он необычный. Мне кажется, [в другом парке такое впечатление], что только деньги, деньги, деньги…

[Это Петровский?]

Нет, новый «Остров фортов». То есть там везде видна напыщенность какая-то. Деньги. То есть, не знаю, конечно, идеи у них там неплохие, но …

[Давайте мы от «фортов» абстрагируемся. Все-таки мы говорим об исторических достопримечательностях.]

Это тоже история Кронштадта. Уже современная.

[Современная и еще не до конца реализованная. Хорошо, собор, а что еще?]

Дальше… У нас есть так называемый исторический клуб, и мы ежегодно, за исключением прошлого года, сами организуем экскурсии, которые называются «Экскурсии по-скандинавски». Мы приглашаем жителей таких же центров клиентских к нам сюда, из нескольких районов, походить на скандинавских палках. Мы берем наш самый популярный исторический вот этот пятачок, он ограничивается, буквально, нашим каналом внутренним, который тоже Обводный. И прямо по этому маршруту, разными путями, конечно, – кто-то по часовой, кто-то против часовой, чтобы не пересекались. Прямо на палочках, толпы людей ходят.

Кстати, идея моя, потому что я однажды увидела – сама преподаю «Палки скандинавские» еще к тому же, я инструктор по ходьбе. Увидела, что приезжают люди на автобусе, вышли и пошли на палочках. Я к ним подхожу и говорю: «А как?» «Вы знаете, намного лучше спина себя чувствует, потому что мы ходим много и с палками можем пройти больше, не так сильно устанем».  Разгружается позвоночник хорошо. Была идея, почему бы нам не сделать такое мероприятие, «Осенний Кронштадт» называется. У нас тут на палках группы ходят.

Как раз тот самый пятачок, если взять от нашего учреждения, то по Екатерининскому парку до Морского собора направление, далее идет Макаровский мост или заход в бассейн, который у Петровского дока, там Летний сад, и далее в Петровский парк, далее маяк, Матросский клуб и наш футшток. И далее идем по каналу, возвращаемся к дереву желаний, это Безымянный переулок, 10. То есть вот этого пятачка для первого приезда будет достаточно, и люди будут рады много узнать.

[А к Иоанну Кронштадтскому вы не ведете?]

К Иоанну Кронштадтскому не ведем, потому что далеко не все люди верующие. Мы обязательно подходим к камню, где Андреевский собор был, к памятному знаку, и там рассказываем, для чего этот камень, почему он здесь стоит и кто здесь служил. Но с учетом того, что все-таки категория людей у нас достаточно преклонного возраста, есть и по восемьдесят, – часто слышишь: «Ой, Кронштадт надоел, в адмиралтейство поедем, и все». С палками, без палок – везите. Поэтому мы все-таки стараемся, чтобы у нас экскурсия занимала не больше трех часов. Три часа – это просто максимум. Мало того, еще в конце чаепитие с пирожками организовываем. Они довольны. И вот этот пятачок очень популярен, и все экскурсии, как правило, по нему, и туда водят приезжающих. А если человек уже приезжает не в первый, не во второй раз, я уже веду в те места, которые, скажем так, менее известны – менее «попсовые», скажем так. Я тоже знаю, куда можно сводить, чтобы было интересно.

[А если не секрет, куда именно?]

До недавнего момента – сейчас-то уже открыли парк «Патриот» – это был Петровский док, он же был закрыт долгое время. Само по себе сооружение, конечно, было грандиозное и поражало воображение. Далее, я обязательно отведу человека на ту самую пресловутую Гору, где есть бывшая лютеранская церковь, и на пляж обязательно сходим, то есть вот по этому маршруту. И уже поведу, скорее всего, по улице Восстания. Улица Восстания, где вот эти казармы, тоже очень интересная. А если туда еще вовнутрь залезть, если человек не побоится, там действительно может развиться клаустрофобия, там света нет, но там классно.

[То есть они так и стоят заброшенными?]

Они стоят заброшенными, да, где-то и крыша обвалилась. Но, если полазать, там просто офигенно.  Но я рекомендую вооружиться фонарем. Там столько интересного может быть. Все фотографируют. Там я уже по таким закоулочкам поведу.

[Вы уже упомянули, что пели и там, и там в хоре. Все-таки Морской собор особняком немножко стоит? Да, это официальный собор, но, если сравнивать с Владимирским, то Владимирский – для своих?]

Думаю, да. Потому что, во-первых, Морской собор, это собор ставропигиальный. Что это такое, вы знаете, да? Он принадлежит патриарху, находится в ведении Московской патриархии, поэтому, соответственно, там, начиная с хозяев собора, уже все другое; это москвичи. Понятно, москвичи строили, москвичи будут с этого что-то иметь. Поток очень большой поток туристов, они все это и будут себе собирать. А Владимирский собор был долгое время разрушен. Колокольня снесена. Я присутствовала, практически, при восстановлении всех храмов Кронштадта. То есть я начинала петь, когда еще была домовая церковь рядом с собором, такой домик двухэтажный. Потом мы уже всем миром поднимали Владимирский, с нижнего храма, потом колокольню восстанавливали. Еще тогда к нам приезжал немец Кнауф, сам Кнауф, фирма такая в Санкт-Петербурге. Он нам помогал, он был благотворителем, привозил материал для восстановления Владимирского собора. Потом уже и верхний храм [восстановили]. Мы стали петь, еще когда только-только отдали Морской собор церкви православной. Еще был потолок, а мы там уже служили службы, акустика никакая была, голоса срывали.

[Это на остатках театра?]

Это был театр. Прямо в самом театре пели, были полы деревянные. Мы пели еще сначала в яме оркестровой, потом нас туда, на балкон, где зрители, переместили. И там, и сям, звук не идет, в общем-то. А потом уже мы пели, когда сняли потолок, просто все валялось, и мы как-то на этих развалинах, на осколках пели … какой-то молебен у нас был. Мы присутствовали при поднятии креста, второй раз уже, когда поднимали тот, что сейчас стоит. Первый же раз без попов решили поставить, понимаете? «А, мы сами справимся, поднимите, пожалуйста». А второй раз все чин чинарем, отслужили молебен, пели. Погода была – просто оторви и выброси, ноябрь был, снег, вот это все. Это свинцовое небо висит, мы крест этот освятили, все поцеловали его. Огромный такой крест на самом деле. А когда его начали поднимать – ветер стих. Был жуткий ветер, просто жуткий. Ветер стих, и пока первый винт не ввинтили – ветра не было. Представляете? Я не знаю, как это выглядит, чудо – не чудо, но так было, это факт. Вкрутили — и что получилось? Поднялся ветер, и ровно над этим местом немножечко облака расступились, солнце появилось и такое розовое свечение… Как это называть? Я не знаю. Чудо – не чудо?

Когда я смотрела [историю] с вертолетом… Фотограф у меня был знакомый, сейчас он работает в администрации, он фотографировал все это дело, падение креста и говорит, еще тогда были пленочные аппараты, на пленку фотографировал на цветную, а принадлежал он какому-то питерскому изданию, журналу; естественно, все фотоматериалы были их собственностью. Он сфотографировал, там полусфера такая валялась, а народ-то полез золото собирать, пополз, представляете? Ужас. И вот такая полусфера была, не знаю, почему решил ее все-таки сфотографировать. Она так на солнце хорошо блестела. Стали проявлять, напечатали, смотрят, а на полусфере тень. И кому ни показывают, спрашивают — что видишь? – Ухмыляющегося беса. Все один в один голос говорят. Наши батьки боролись за эти фотографии: «Отдай нам. Это доказательство». Он говорит: «Я не могу, у меня одна фотография». В общем, копии делали. Представляете, какие интересные вещи. Да, я смотрела эти видео, действительно беса напоминает.

[Если горожанина спросить о городском храме, он назовет Владимирский собор?]

Здесь интересно. Здесь вот такая вещь, для горожан-кронштадтадцев собор – это Морской собор, а Владимирский – это церковь. Если говорят: я иду в церковь, это значит, я иду во Владимирский собор. Но, сейчас у нас есть еще один приход, даже два: один приход – на Мануильского, это храм Пантелеймона, или Никола Святитель – там два святых, это греческая церковь, ее греки строили. Тоже мы ее освящали, открывали. И второй приход – на кладбище есть храм Святой Троицы, там тоже свой батюшка, свой хор и приход. У нас сейчас три прихода таких, как церковь и еще, не знаю, приход – не приход, есть какие-то единицы, хор есть. А как-то своего прихода у них [у Морского собора] не сформировалось. Не получается. Потому что все говорят – невозможно молиться.

[Я так понимаю, вы лично, несмотря на должность, склонны к авантюрам, раз вы упоминали, что склонны по казармам полазать, еще что-то…]

Нет, я просто по природе очень любопытный человек. Мне все интересно. Да, поэтому это, наверное, не авантюра, я не могу сказать, что я буду в авантюру вписываться, я осторожная. Но я крайне любопытный человек. Хотя, если я знаю, что где-то опасно, я может быть не сунусь, постараюсь не соваться.

[Какие-то места вы здесь на острове посещали, куда не советуют ходить, скажем, так?]

Да, посещала. Да, наверное, любопытство во мне сильно.

[А кроме казарм, что это было, если не секрет?]

Кроме казарм, тогда даже запрещенное было место, которые сейчас уже окультурили. Петровский тот же. Помните историю, когда там ребенок упал? Док же был закрыт после этого. Закрыли, а потом только отреставрировали, более-менее открыли для обзора со стороны как раз адмиралтейства нашего Кронштадтского. Там тоже нельзя было ходить, но мы залезли туда с сыном. То есть на тот самый объект, от которого, когда выходишь туда, сразу дух забирает. Грандиозный все-таки петровский план был. Сколько Петр предвидел, да? Долго еще, да и сейчас, могли бы современные корабли там ремонтироваться. Конечно, не совсем такие океанические лайнеры, но все, что пройдет в залив, что пройдет по фарватеру, спокойно может к нам опуститься.

[А у вас была какая-то компания или вы в одиночку ходили?]

Нет, я и сын. Сын тоже любитель такого дела. Я люблю иногда [повидать] не сказала бы что изнанку, но именно не люблю «попсовость». Вот то, что я обрисовала, это, скажем так, «попсовый» круг. А сама я люблю такие вещи, которые не «попсовые», они, как правило, очень много в себе таят интересного, загадочного часто.

[В завершение, такой вопрос, тоже, может быть, немножко заковыристый. Вы приехали сюда, уже когда город стал открытым, но очень многие из тех, кто живет здесь несколько поколений либо переселялся сюда в 1970-ые-1980-ые годы, нам говорили, что тоскуют по временам, когда город был закрытым. У вас нет ощущения, что Кронштадту было бы лучше, если бы он снова закрылся?] 

Нет, у меня нет такого ощущения. Наверное, потому что я не коренной житель. У меня нет ощущения такого.

[А вы можете понять тех, кто тоскует по закрытости?]

Да, я могу их понять, потому что я вообще ориентированный на других людей человек и, если человеку что-то не нравится или какой-то дискомфорт, я прежде всего пытаюсь понять, почему это происходит. Скорее всего, потому в основном это люди тоскуют, что у них  лучшие годы жизни прошли здесь, именно в такой среде, закрытой. Что остается с возрастом у человека в памяти? Тогда, когда ему было хорошо и, поэтому, наверное, это, скорее всего, рефлекс какой-то.

[То есть это ностальгия не столько по Кронштадту, сколько просто по какому-то месту, где было хорошо?]

Да, да. Наверное, это то самое ощущение, что когда-то небо было голубее и так далее. Я не считаю, что такая жемчужина должна быть закрытой. Скажем так, это, опять же, очень эгоистично со стороны исторической – закрывать город, которым надо гордиться. Каждый раз, когда я приезжаю к своей двоюродной сестре в Санкт-Петербург, она спрашивает: «Ты хоть раз пожалела, что ты покинула Санкт-Петербург?» Я все время говорю: «Ни разу». Вот такая вот точка.